Артём Ферье

Английское слово «буллинг» прочно вошло во многие языки, включая русский (вне зависимости от того, нравится это иным туземным «скрепоносцам» или нет).

И, наверное, даже люди, не очень близко дружащие с инглишем, знают, что «булл» - это бык. Они знают это хотя бы по этикетке бодрящего пойла Ред Булл.

Соответственно, «булли» - это «бычара», «хулиган», а «буллинг» - дословно «быкование».

Именно так в наших кругах трактуется данное явление, в его изначальном смысле: агрессивные наезды на окружающих с позиции собственного грубого физического превосходства.

И к таким-то(!) проявлениям — мы не очень терпимы в Кошке, Корпоративной Школе для исчадий сотрудников Корпорации, к которой я имею честь принадлежать.

То есть, если какой-то отморозок возьмёт себе моду прессовать тех, кто младше его на пару лет или ниже на пару голов — он поимеет серьёзных проблем. Причём, в первую очередь — от своих же одноклассников (не исключено, что его даже уподобят иным политическим деятелям, ведущим себя подобным образом - а для наших детишек само это слово из пяти букв на букву "п" считается действительно грязным ругательством).

Но в последнее время в иных педагогических кругах стало модно чересчур, на наш взгляд, расширять понятие буллинга — практически до любых и всех возможных конфликтов между детишками, включая словесные нападки-подначки-подколки или просто даже приколы, которые кому-то, излишне заботливому стороннему наблюдателю, при каком-то слишком вдумчивом ракурсе и каком-то слишком символическом стоянии небесных тел, могут показаться «оскорбительными и унижающими достоинство».

Попечительский совет Кошки — обычно предупреждает учителей, чтобы поменьше вмешивались в детские разборки, покуда там не летят в стороны оторванные ушные раковины — а в этом случае вызывать охрану (которая умеет, в числе прочего, пришивать оторванные уши в полевых условиях).

Но бывает, когда всё же приходят «свежие» педагоги, безусловно отличные специалисты в своих предметах, но несколько «растленные» духом чрезмерной «политкорректности» и «нулевой терпимости к буллингу».

Помнится, пять лет назад, когда виконту Алексею Артёмовичу было шестнадцать, к ним пришла новая «англичанка», до того отработавшая сколько-то годиков в Штатах.

И поначалу — она, конечно, бросилась ограждать «агнцев» от «волчищ» (толком, естественно, не разобравшись, кто есть кто, благо, роли постоянно меняются — это только в абстрактных психологических учебниках у класса есть «чёткая структура», выраженная высоконаучными греческими буковками).

И детишки, вместе задержавшись после урока, объяснили училке примерно так:

«Возможно, это не сразу бросается в глаза, Мисс Айра, но мы все — друг друга любим. Иначе — просто давно бы уж перестреляли друг друга к чёртовой матери (в Кошке старшеклассникам разрешено носить боевые пистолеты с пятнадцати при условии одобрения класса для каждой кандидатуры, а поскольку они все славные детишки — то все и вооружённые). И у нас — нет «буллинга». У нас — есть... «кальфинг».

Речь тогда держал Кешка, Лёшкин закадычный дружок, и он говорит, что выдумал термин по ходу, экспромтом.

И тут же пояснил: «Это происходит от слов calf («телёнок») и «эльфинг», как особо доброжелательная, «пушистая» разновидность троллинга. То есть, «кальфинг» - это ювенильный и нежный, как сама телячья нежность, очень-очень далёкий аналог буллинга».

Да, в самом-то слове calf (которое не только «телёнок», но ещё и - «икра ноги»), звук l не произносится. Он почти никогда не произносится в английском в сочетании al перед f (и m… и v, когда это множественное число от слов на -alf: halves, calves).

Но при скрещивании с «эльфингом» - наверное, действительно получается «кальфинг».

И термин прижился, с лёгкой Кешкиной руки.

Да, сам он где-то в то же время дал наглядный пример, держа тост на Лёхиной днюшке (собственно, это и было sweet sixteen виконта Алексея Артёмовича).

Кеша сказал:

«Прежде всего, я хочу отметить, что Алексей — это парень, который «сделал себя сам». Ну, я имею в виду — на профессиональном поприще, в шоу-бизе, как ведущий видеоблога с галактическим охватом. Так-то, понятно, что в физическом смысле — к его, Алексея, изготовлению были причастны некоторые из присутствующих здесь, за что им тоже спасибо. Но вот что до артистической карьеры — это целиком заслуга самого Алексея. И мы должны с негодованием отмести (Кешкина мордашка ожесточается, в игру вступают желваки) совершенно безосновательные и попросту дурацкие инсинуации того рода, что будто бы он попал в шоу-биз «через постель». Это просто вопиюще абсурдная нелепость, господа, такие предположения! Да посмотрите на него: кому он нужен? Кто бы на него польстился? Тот случай, когда наружность сама по себе — порука в целомудрии и куда как убедительное алиби против обвинений в разврате! Нет, его успех — целиком заслуга его таланта и труда, что вне всяких сомнений!»

Да, Кешка мог себе позволить такой тост, поскольку Лёха к шестнадцати годам имел возможность убедиться, что весьма многие барышни находят его наружность «не безнадёжно отталкивающей», так скажем.

И Лёшка держал ответную речь: в высшей степени прочувствованную:

«Спасибо, спасибо, брат Иннокентий! Каковое имя, к слову говоря, означает «невинный», как все помнят. Но я же сам — увы, не могу похвастаться какой-то «легендарной» невинностью. Каюсь, я подумывал(!) о том, чтобы пролезть в шоу-бизнес через постель. И, брат Иннокентий, на самом деле я очень благодарен тебе за то, что свёл тогда со своей подругой — ну, той, про которую ты говорил, что «она в теме». Правда… (потупляет взор и даже краснеет — он умеет это делать принудительно)… правда, мне оказался маловат тот костюм пасхального зайчика, что она держит в спальне, а без него… (прицокивает уголком рта) Она сказала, что это будет «недостаточно креативно», по её меркам — и, вот, не сложился «шорткат», пришлось пробиваться самому, как ты отметил... за что тебе ещё раз спасибо! Поверь, брат Иннокентий: между нами тогда — действительно не было ничего, кроме двух чашек чая и помятого костюма пасхального зайчика, который так и не налез на меня!»

Все знали, что у Кешки действительно была подруга-студентка, имевшая какое-то отношения к развлекательным медиа — и при этом он был существенно помельче Лёшки (который уже тогда вымахал под метр восемьдесят).

Ну и вот примерно так — они привыкли пикироваться. С исключительной доброжелательностью и даже почтительностью друг к другу.

Для них — это не более, чем «риторическая игра».

Но на свежих персон, и не только педагогов — бывало, производило несколько шокирующее впечатление.

Примерно в то же время к нам в Москву, в центральный офис, перешёл один такой мрачноватый спецназовец из Уральского Бюро, а в Лёшкин класс, поступил, соответственно, его отпрыск.

И вот он по истечение первой недели заметил: «У вас тут такие шуточки, что там, где я был раньше — уже бы скулы трещали и зубы летали!»

Давая, видимо, понять, что в свой адрес — он-то уж не потерпит каких-то скабрёзных подколок-подначек.

И что же? К его пожеланию — отнеслись с наивозможным уважением.

Лёшка, сделав очень серьёзную физиономию и приложив ладонь к груди, сказал:

«Извини! Мы, порой, увлекаемся — и забываем, что среди нас есть люди, которым может досаждать… излишняя фривольность. Ты ведь (хмурится, припоминая)… Ты ведь, кажется, раньше в колонии был? Ну, на малолетке? Или я чего-то путаю? Ты извини, когда тебя представляли, я отвлёкся на эсэмэску — и пропустил. Нет, не на зоне? Ну, ещё раз извини!»

Новичок Коля заверил, что на зоне-то он никогда не был, и не собирается, но всё равно там, где он был, у пацанов не принято отпускать шуточки с каким-то… «лазурным» подтекстом.

Лёшка торжественно уверил, со всею пылкостью: «Обещаю, не будем! При тебе — не будем. И ещё… - он повысил голос, объявляя на весь класс: - я обещаю, вот прямо клянусь – что никогда больше не буду шутить по поводу размера твоего пениса. Ведь это, в конце концов, не сочти за каламбур — тоже может быть… как-то пошло, как-то… мелко».

Коля напрягся — как напрягается в шестнадцать лет практически любой парень, слыша… те намёки, которые опасается услышать, и сам — вовсе не будучи уверен в достаточности своих габаритов.

Коля спросил, изображая равнодушие, но всё же угрюмо:

«А что с ним не так?»

Лёшка подёрнул плечами, как-то болезненно покривился, принял вид врача, прикидывающего, как бы поутешительней озвучить слово «метастазы»:

«Да нет, всё с ним в порядке! - фальшиво заулыбался. - Ну, там ведь нет какого-то единого, единственно правильного «госта». Говорят, пределы нормы — они вообще довольно… растяжимые. Как и сам предмет, собственно. Поэтому… - мнётся, собирается с духом, выпаливает: - Нет абсолютно никаких оснований утверждать, будто бы у тебя с этим делом «что-то не так». И пусть отсохнет поганый язык у того, кто посмеет заявить обратное!»

Думается, если б Колю обругали, обозвали, как-то бы уязвили по-злому — он бы далеко не столь смутился. Но вот именно вид крайней доброжелательности, заботы о его чувствах, стремление оградить его от «горькой правды» - произвело гораздо более обескураживающий эффект. Главное — он не понимал, удобно ли будет сейчас, после такого-то к себе «сочувствия», предложить выйти разобраться на задний двор. А потому имел вид, примерно как у того пацанчика из «Мама не горюй»: «Я не понял, он чего сейчас, меня провоцировал?»

Видя его замешательство, Лёшка обратился теперь уже к Кешке: «К слову, я и по поводу твоего пениса — тоже впредь шутить не буду!»

Кешка пожал плечами, добродушно фыркнул: «Да ладно, такие-то жертвы! Зачем же лишать себя последнего удовольствия? Да какие ещё в твоей жизни останутся радости без моего пениса? Можно сказать, вообще нихуя в ней хорошего не останется… не сочти за каламбур».

Лёшка обратился к Саше Л-скому: «Я и по поводу твоего пениса шутить не буду, клянусь!»

Саша ответил меланхолично: «Верю… Всё в этой жизни проходит, в том числе — и пубертатный повышенный интерес к чужим пенисам. Возможно, когда-нибудь тебя начнут интересовать и женские половые органы. А если и нет — то сейчас и с этим живут. В некоторых кругах — даже модно».

Естественно, новичок, не будучи в действительности «толстолобиком», быстро пообтёрся и уразумел, что если вестись на слова, лезть в бутылку и пытаться затыкать рот — то он окажется в положении инвалида, в чьём присутствии тактично понижаются голоса и переключаются на «нейтральные» темы, уважая его недуг. Что всё-таки не очень «круто».

И вообще у нас детишки быстро обретают психическую закалку против вербальных атак.

Но у такого воспитания есть и минусы.

Когда они оказываются в западных университетах — их милосердным душам делаются невыносимы страдания «снежинок», готовых устроить истерику абсолютно по любому поводу.

Поэтому, честно, с каждым годом всё меньше наших горят желанием поступать в западные вузы (да и в российские тоже, ибо здесь-то – свой «маразмарий»).

Мы подумываем над расширением Кошки до универа, но, честно сказать, весьма вероятно, что в наше время сама по себе концепция высшего вузовского образования оказывается анахронична и довольно бесполезна в большинстве областей, где гораздо удобнее обретать знания непосредственно в практической работе (при всём, к тому же, богатстве «ноосферы», представленной Интернетом).

Хотя где-то, конечно, по-прежнему актуальны специализированные «учебно-академические сообщества». Но, разумеется, со здоровой, бодрящей атмосферой, где бы люди именно получали знания, а не искали поводы для того, чтобы лелеять свои всё более экстравагантные «обиды».